Бумеранг от «Дагправды»

Меня удивил и очень огорчил материал Арсена  Моллаева «Неисповедимы пути кандидата в кандидаты» («ДП», 14 июля 2016 года, №№ 180-181).  В нем, прежде всего, шокирует, что  автор текста видится человеком до неузнаваемости консервативным и нелогичным, а также, зная его по работе, невольно возникает некая интрига на физиологическом уровне: своими ли ушами автор слушал героя пресс-конференции, о котором написал столь  эмоционально перенасыщенный отчет.

Но прежде позволю себе отметить  то, что у меня тоже непростое отношение к деятельности претендующего стать депутатом Госдумы  от  Дагестана Максима  Шевченко.  И это потому, что он   порой  позволяет себе неосторожные высказывания с оттенками популизма и, скажем так, псевдопатриотизма. После же недавней его поездки по Северному Кавказу в составе делегации Совета по правам человека при президенте страны  стало очевидно, что этот  человек достоин  уважения. Чего стоит одно то, что  Шевченко на встрече делегации правозащитников и  дагестанского руководства  правдой  о масштабах и законности профилактического учета населения довел Абдулатипова чуть ли не до нервного  срыва и ликвидационных угроз в адрес своих подчиненных.

Рассматривая  материал Моллаева, по понятным причинам,  прежде всего,  бросается в глаза заголовок  «Неисповедимы пути кандидата в кандидаты».  Не будем касаться некорректного употребления словосочетания «пути господни неисповедимы».  У меня тоже, да и у многих других журналистов с чувством языка далеко не все в порядке. И у  Моллаева это больше результат того, что в редакции под видом оптимизации средств первым делом  перевели на полставки всех пенсионеров.

А это как раз те, у кого, во-первых,  будучи русскими,  хорошо развито  чувство языка, а, во-вторых, они, будучи журналистами со стажем,   имеют, к тому же,  большой опыт работы со словом.

Если судить по общему содержанию материала,   Моллаев  под неисповедимыми  путями кандидата в кандидаты   имел в виду не  просто непонятность, непредсказуемость  этих путей.  Похоже,  претензия была на  иной смысловой оттенок. Дескать, чего только не случается, шел человек, не ведал, куда его судьба завернет.  И  вот как в итоге вышло.  Моллаев  поэтому  употреблением слова  «неисповедимые»,  видимо,     предупреждает, что  и пути кандидата в кандидаты тоже  целиком  предопределяются  верховной силой. А в целом  же  рисуется образ нежданного и незваного  федерального претендента на  очень хлебное  по местным понятиям  депутатское место.

И с чего же начинает свой отчет  обычно   вежливый и корректный   Моллаев? С иронии по поводу того, что Шевченко считает себя другом нашей республики. Далее он  так же иронично  делает акцент  на том, как  именно  Шевченко приветствует журналистов, на том,  как  он говорит о любви и уважении к собравшимся, о готовности  в качестве депутата  защищать интересы дагестанцев.

Диву даешься такому его восприятию приветственных слов Шевченко, который,  как может,   пытается  вместе с  приветствием    довести  до участников мероприятия эмоции своего к ним хорошего  и участливого отношения.  Уже с этого момента    и  складывается  впечатление, что не своими ушами Моллаев слушает Шевченко. И далее по тексту срабатывает своеобразный принцип «говорящего уха», при котором говоришь не то, что хочешь сказать, а то, что хотят услышать те, чьими ушами, выходит,  слушаешь.

И  потому даже прозвучавший ключевой вопрос, на мой взгляд,  обрел у Моллаева   особый  смысловой оттенок: не почему от Дагестана, а какого черта от Дагестана.

Судя по всему,  влияющие  на  восприятие   Моллаевым содержания пресс-конференции   не только  не воспринимают правозащитную  деятельность  Шевченко   на Северном Кавказе, у них,  похоже, вообще  нет  особого желания адекватно  воспринимать реальность, если про  возмутительное обстоятельство профучета  говорится  со словом якобы,  и акцент при этом  делается  на том,  что  Шевченко  строит  из себя чуть ли не   Радищева нынешних времен.

Насколько лично знаю Моллаева, не может он так  плохо относится к человеку, публично высказывающему симпатию к дагестанцам,  во всяком случае, если бы не какие-нибудь особые обстоятельства служебной необходимости,   не стал бы Арсен     так передергивать акценты и приписывать гостю   такое уродливое чувство, как  стремление представить себя в роли великого сострадателя страданий людских.  Ведь ему  при имеющемся  опыте работы не может не быть  очевидным, что  для  обнаружения  оригинала слов, высказанных по этому поводу на пресс-конференции, не нужно даже расшифровывать запись, достаточно прочитать, как об этом Шевченко говорит в интервью и других материалах, касающихся разговора о Дагестане.

По этим  материалам, кстати, видно, как  Максим Шевченко каждый раз очень корректно упоминает в своих словах  Радищева.  Сходство же он отмечает не свою с Радищевым, а тех страданий людей, которые смущают разум и уязвляют душу приезжего человека, который еще не пропитан этим, не привык к подобному  уровню скотского отношения  к рядовым гражданам со стороны  властимущих.

И вот далее  Моллаев   возмущается тому, что  «тем самым он (Шевченко – прим. авт.)  допускает аналогию положения простого человека в царской России с положением в современной, что является вопиющим фактом поклепа на современную политику и говорит о чрезмерных амбициях кандидата».

Ну не верю, чтоб такой  журналист, проработавший немало в независимой прессе,   при том, что его сограждан правоохранители  регулярно подвергают  своеобразному антитеррористическому террору, стал бы  по собственной воле копаться в амбициях человека, который об этом кричит во весь голос.  Думаю,  что все явней становится, что журналист  на этой пресс-конференции подвергся слуховым манипуляциям и     снова не   захотел видеть  за деревьями   леса,  скорее,   из-за  того же  принципа «говорящего уха».

А теперь о том, как же и в  чем  нашего Остапа, который Шевченко, по мнению  и выражению Моллаева, понесло. Или, иначе говоря,  чему крайне удивляется и что опять же никак не приемлет журналист Моллаев.

«Оказывается, (по мнению Шевченко – прим. авт.) в Дагестане социальная деградация простых людей дошла уже до предела, и он не видит, чтобы здесь что-то делалось, за исключением того, что делают сами дагестанцы. Поэтому он – «москвич, русский, православный христианин» – решил в рамках современной демократической конституционной процедуры выдвинуться в политику именно от Дагестана и помочь дагестанцам изменить свою жизнь. Если они окажут ему доверие, он якобы сможет защитить их интересы на федеральном уровне».

После этих слов для меня  вообще очевидно,   что не   при  своем твердом слухе и крепкой памяти  Арсен  услышал  такое от   Шевченко и  не,  как человек здравого и критичного ума,   говорить  об этом от его  имени.   Ведь,  чтоб не удивляться всему этому,  ему  достаточно вспомнить    Абдулатипова,   который тоже  громогласно  сказал о положении   людей в нашем обществе  и даже обещал вытащить дагестанцев из этого рабского состояния.   А  что касается   слов   «москвич, русский, православный христианин», то разве может человек со сложившимися моральными и идеологическими ориентирами  без, к примеру,  помех чужого неисправного слухового аппарата  услышать в них национально-шовинистическое    звучание.  А затем, к тому же,  выдать это звучание от себя, каждым словом  в геометрической прогрессии  принижая  и  свой человеческий уровень, а также подвергая   сомнению  дееспособность газеты, редакционная система которой пропустила  такой  чудовищный ляп.

Далее Моллаева, судя  по доведенной до его слуха информации, вообще развезло. Ему и пафос Шевченко на изменение ситуации  в республике и стране не нравится, и снова его сильно раздражает, что Шевченко делает аналогию с интеллектуалами позапрошлого столетия, а главное – опять говорит об «упомянутом   якобы крайне плачевном состоянии  прав и свобод простого человека». 

Апогеем его недовольства можно назвать  реакцию на  мнение Шевченко  о трудновыполнимости многих вещей в республике в рамках «существующего подавления инакомыслия и прессинга со стороны правоохранительных органов».

Ему (Моллаеву) «довольно странно было  все это слышать на фоне того, что органами власти республики во взаимодействии с федеральными органами по Дагестану проводится постоянная работа по обеспечению социально-экономического развития республики, выполнению указов Президента РФ от 7 мая 2012 года, реализации семи приоритетных проектов развития республики».

На этом месте остается развести руками.  И не столько по поводу  выполнения указов и  реализации  проектов, сколько по тому,   что чем прикрывает опытный журналист, используя излюбленный принцип чиновников, который условно можно назвать принципом «атакующей патетики».

Теперь внимание,  так как, видимо,  по замыслу   наступила,       кульминация повествования, когда  вопрос представителя «Дагестанской правды» выявил  прямо-таки протеррористическую сущность   Шевченко.

Вот он вопрос на засыпку: «Насколько бы изменилось его (Шевченко – прим. авт.) мнение о якобы чрезмерно жестких методах борьбы с терроризмом, если бы нападению бандитов или боевиков подверглись его близкие?».

И  якобы   правозащитник ответил,  что   «среди его знакомых тоже имеются пострадавшие от бандитов, однако он все равно остается при своем мнении».

И вывод журналиста:  «Следовательно, он оправдывает действия террористов, направленные на запугивание населения». 

Это вообще перебор со стороны слухоподражателей по отношению не столько Шевченко, а больше Моллаева.   Не может  человек, почти всю жизнь проработавший  в разных изданиях заведующим   правовым отделом,   сделать такой неправовой и нелогичный вывод, не может не  осознавать, что  при   таких журналистах, государству не нужны ни следователи, ни прокуроры, ни судьи.   Кстати, с помощью подобных публичный высказываний  отдельных лиц  и  молчаливого согласия большинства населения  не берут в плен спецслужбы боевиков в лесу, не арестовывают  людей в    осаждаемых  ими   домах  при   КТО.

Но это еще не все,   самый   показательный  момент   впереди.

«Прозвучал и такой вопрос: почему тогда нет вала заявлений от тех, кого якобы «прессуют» полицейские? Гость  (Шевченко – прим. авт.)  считает, что эти заявления просто не принимаются и не регистрируются по негласному приказу, что его особенно возмущает и о чем он намерен говорить с министром внутренних дел Дагестана».

Если даже Шевченко оговорился,  очевидно ведь, что об этом  ему  сказали   граждане, с которыми ему   довелось беседовать. Он  сам так считать никак не может, потому что не живет в Дагестане и не может  все это прослеживать.

Но журналист услышал, как услышал, и написал, что  Шевченко считает и разразился  претенциозным недоумением: «Странно, однако, почему человек, называющий себя правозащитником, рвущийся в Госдуму, допускает возможность пользоваться слухами и домыслами, а не установит точно, откуда и от кого исходит данное распоряжение». 

Хочется обратиться к тем, кто воздействовал на слух Моллаева: «Интересно, как это можно установить журналист? И еще более интересно,  почему и об этом столь громко сказал лишь Шевченко?».

Кстати, для дагестанца  почти риторически звучит  и  другой  непонятный для Моллаева вопрос: «Почему человек в таком случае не может обратиться в другие правоохранительные органы, например, в прокуратуру?».  Они просто не верят,  что от этого что-то измениться,  считают, что этим лишний раз подставляются, дают повод к тому, чтоб ими  еще более основательно занялись правоохранители.

А вот Моллаев, живущий  в столице республики,    почему-то удивляется тому, что Шевченко  «назвал безумием решение главы МВД о постановке на профилактический учет 20 тысяч человек, поскольку с терроризмом, по его мнению, нужно бороться совсем другими методами, более конституционными».

Думаю, безумием  будет видеться    людям, прошедшим через спецмеры КТО, и  то, что     дагестанскому  журналисту  «странно было слышать»  от  Шевченко такие вещи.

И наконец-то что-то вразумительное: «Конечно, борьба с терроризмом не должна и не может оправдывать нарушение закона самими правоохранителями».

Здесь невольно вспоминается  известный  феномен «прикрученной лжи». Это, когда руководствуются тем, что без лжи правда не привлекает. Здесь, пожалуй, наоборот, проявляется  своеобразный феномен «прикрученной правды», когда с помощью некоевого элемента правды пытаются  добыться того, чтобы ложь была не столь непривлекательной и чтобы не каждый при этом  смраде лжи  воротил нос.

Но  снова с  чьим-то фанатизмом: «Так ведь и нет никакого нарушения, и каждому ясно, что эта борьба требует жестких мер».

И опять,  уже как   оправдание  имеющихся злоупотреблений, Моллаев  утверждает, что  в сложившейся ситуации  в различении  террористов меньше вероятности ошибиться у   сотрудников  правоохранительных органов  по сравнению с обычными гражданами.  Утешил,  так утешил.  По сути, напомнил, что моя милиция меня бережет — и никуда не убежишь.

И долгожданный финал: «Но у нас меньше вероятности ошибиться в том, кто должен представлять наши интересы в Государственной Думе». Вот с этого надо было начинать. Полезный бы получился отчет. Тем более что у нас в стране и республике есть, кому влиять и определять эту вероятность.

И,  тем не менее, приятно читать в интернете комменты людей,  которые не хотят мириться с этой предопределенностью     и предпринимают реальные шаги к  тому, чтобы поддержать смелое решение Максима Шевченко стать народным депутатом от Дагестана.     Запомнилась такая фраза, что    Шевченко всегда в трудные моменты был с  нами  и  что он «не меньший дагестанец,  чем любой погон и чин в Дагестане».

Шарапудин Магомедов